4 (17) февраля, 112 лет назад, был убит Великий князь Сергий Александрович, первый Председатель ИППО
Могила Великого князя Сергия Александровича находится в усыпальнице бояр Романовых Новоспасского монастыря. Сюда его останки спустя 90 лет после гибели были перенесены и вновь перезахоронены. Решение принималось на самом высоком, правительственном уровне. С тех пор у надгробия всегда горит лампада и цветы.
Есть люди, к которым всегда приковано человеческое внимание. Они представляют интерес: это яркие, неординарные личности, в какой-то степени не похожие на других, непривычные, выбивающиеся из каких-то, непонятно кем установленных, рамок. В 1883 году Великий князь писал бывшему своему воспитателю Арсеньеву: «Как прежде я Вам это говорил, так и теперь повторяю — если люди убеждены в чем-либо, то я их не разубежу, а если у меня совесть спокойная, то мне passez-moi ce mot (с французского – “простите за выражение”) – плевать на все людские qu’es qu’a-t-on (пересуды)… я так привык ко всем камням в мой огород, что уже и не замечаю их». Этих камней и при жизни Великого князя, и после смерти было предостаточно.
Более десяти лет дневники Великого князя Сергия Александровича изучает, исследует Ирина Владиславовна Плотникова., которая работала ранее в Абрамцевском музее. Более двадцати лет назад она стала прихожанкой Новоспасского ставропигиального монастыря. С ней мы и разговариваем о Великом князе.
- Как Великий князь Сергий Александрович вошел в вашу жизнь?
- Как и в жизнь всех прихожан и братии Новоспасского монастыря. В 2005 году это было знаменательное событие, когда останки Великого князя торжественно были перенесены из Кремля в Новоспасскую обитель. Хотя это было такое официальное, важное событие в истории Москвы, но мы, прихожане монастыря, восприняли это совершенно сердечно, душой, потому что в те годы большинство не только открывали для себя веру, православие, приобщались как-то к духовной жизни, мы открывали для себя Россию и нашу историю, которую нельзя оторвать от династии Романовых. И каждое новое лицо, новый образ, когда мы прикасались к нему – это было для нас очень трепетно. Я всю жизнь ездила на троллейбусе по Каляевской улице и никогда не подозревала, кем был Каляев, что он убийца Великого князя. Произошел пересмотр ценностей, причем не теоретически, а вот оно, здесь –можно было потрогать – это гроб, перед которым можно было помолиться и попросить прощения, потому что это чувство вины за цареубийство, оно так или иначе чувствуется православными, которые хоть лично и не кричали: «Распни-распни», но так или иначе понимают, что это грехи нашего рода. В те годы вышла книжка Любови Миллер о мученице Елисавете Федоровне. Все это создавало такой ореол святости, мученичества и очень чистой любви, от которой хотелось согреться. Оба: и Великий князь, и Великая княгиня, стали для нас символом той России, которая приняла мученичество. Они стали для нас очень близки, потому что они присутствуют здесь, в нашем монастыре, в который мы ежедневно (или еженедельно) приходим. Я знаю истории помощи людям, которые с верою к ним обращаются.
- Что вспоминается?
- Я лично не присутствовала, не участвовала при разборе вещей металлического цинкового ящика, который был вложен в гроб Елисаветой Федоровной, где находились части одежды Великого князя и другие предметы. Но я слышала рассказы очевидцев, которые эти реликвии разбирали. Все они отмечали, что почувствовали ощущение свежести. А вещи пролежали в земле 90 лет. Один иеродиакон услышал запах благовоний, благоухания. А будущая монахиня, тогда Ольга Никитина, сотрудница монастырской библиотеки, получила исцеление. У нее была долго незаживающая экзема на руках, и после того, как она прикасалась к этим вещам, за несколько дней болезнь ее оставила и больше не возвращалась.
- А как сложилось, что вы стали изучать дневники Великого князя?
- Это стало моим послушанием. Я начала заниматься музеем монастыря и часто ходила в библиотеку, слышала все эти разговоры. Знала, что один наш послушник (теперь он священник) посещает архив и собирает сведения о Великом князе. Там очень много материала. Потом эта работа была оставлена. Наверное, по каким-то личным причинам. Отец Димитрий получил сан и был отправлен в Тверскую епархию. Как-то эта тема оказалась заброшенной. Я не помню, сама я предложила Владыке Алексию или он сам ко мне обратился. Был разговор о том, что есть материал, но нет продолжения работы, и он благословил: «Вот ты этим и займись». Мне сначала было страшно. Я поняла, что это на всю оставшуюся жизнь. В архиве сохранились почти все его дневники. Все это не только надо было собрать, но и работать с текстом, правильно, без ошибок, перевести на современный русский язык со старой орфографией (почерк у Сергея Александровича был достаточно трудный), надо было перевести фрагменты на французском, на английском, на немецком языках. Для того, чтобы это было интересно и понятно читать, надо было прокомментировать, окунуться в гущу тех событий. Иначе это становится частной перепиской, закрытой по смыслу. Надо было объяснить все имена, ситуации, обстановку в России того времени. Таким образом, вместе с этими письмами, с этими дневниками Сергия Александровича, я потихоньку становилась – приходилось становиться – историком, чтобы понять Россию того времени и роль Великого князя в том процессе. Читала, читаю и понимаю недостаточность своих знаний, потому что тема глубокая и неисчерпаемая. Но успокаиваюсь только тем, что эти книги (вышло уже четыре) мы назвали материалами к биографии, они явятся документами для будущих поколений историков, исследователей. Без документа историю невозможно ни изучать, ни понять.
Сам наш труд, который мы предприняли, он всеобъемлющий, большой, полный. Эти четыре тома распределены как бы логически по его жизни. Первый том – это детские годы до совершеннолетия, до 20 лет. Это настоящая энциклопедия православного воспитания. Он не просто мальчик. Со страниц можно понять, как воспитывали нашу элиту, как ее буквально взращивали, лелеяли. И Великий князь всегда считал, что детство должно быть самым радостным воспоминанием жизни, которое поддержит в дальнейших испытаниях. Набоков же отмечал: «У меня было собственное русское детство». Оставшуюся взрослую жизнь он мог жить и во Франции. И это можно воспринимать как энциклопедию, взять на вооружение, как воспитывали, учили верить в Бога, как правильно молиться и что делать в храме. Ведь дети Александра II стояли церковные службы. Никто не ползал и не бегал по храму, как сейчас у нас принято. Стояли рядом с родителями, тихо, делали, когда нужно, поклоны. И вообще эта дисциплина закладывалась с самого раннего детства: раннее вставание, обтирание холодной водой, зарядка, ответственное отношение к учебе. Это был позор – не сделать уроки или плохо ответить учителю. Они относились к этому, как к делу своей жизни. И когда кто-то из братьев Сергея Александровича не выучил урок, его мама, императрица Мария Александровна, только посмотрела, и он уже расплакался и был растроган, и обещал исправиться. И их именно готовили к серьезной общественно-политической жизни. Они должны были знать страну, в которой они родились, в которой им жить. Сдав все экзамены (а их было чрезвычайно много – это и военные дисциплины: стратегия и тактика; экономика, юриспруденция, языки, история, литература, археология – масса всего!), в конце обучения предпринималось завершающие путешествие по России. Великие князья непосредственно видели и изучали все, с чем знакомились на уроках. В таких поездках они знакомились с историей Отечества, узнавали экономику, общались с населением, видели народные обычаи. Встречали их всегда восторженно, но воспитатель всегда ставил на место своего воспитанника и говорил, что все эти почести, которые Вам оказывают, они относятся не лично к Вам, а к сану Ваших родителей прежде всего.
Второй том – это русско-турецкая война, в которой все сыновья Императора Александра II принимали участие. Было делом чести, чтобы все дети прошли испытание огнем. И в этой части нашей книги мы видим, что такое настоящий патриотизм, как русские люди относились к войне, братским странам, насколько они готовы были к самопожертвованию – редкому теперь явлению.
Третий том – как называется одна из частей: «Душа во время испытаний». На долю Сергия Александровича выпали серьезнейшие семейные трагедии: смерть матери в юности, известие о предательстве отца, существование параллельной двойной жизни. Эти потрясения не сломали человека, не вызвали ропота. Он всегда старался благодарить Бога, и это была его внутренняя духовная борьба – примириться с Божиим промыслом. И надо сказать, что он вышел победителем, окрепшим, готовым к новым испытаниям, которых было не мало. Он переживал за все, что происходило с его Отчизной. Он наблюдал, как шатается трон.
И четвертый том – это уже служение. Это он шел по пути самостоятельной деятельности на пользу России. Он был страшно застенчивым человеком. Поэтому многие не понимали его молчаливости, видели в этой молчаливости заносчивость, высокое мнение о себе и прочее. И только для тех, кто его близко знал, перед кем он раскрывался, он становился самым любимым человеком. Свет, где перемывали кости своим знакомым, для него был неприемлем. В салонах пускали про него всякие сплетни. И когда он стал во главе Москвы, ему приходилось буквально ежедневно преодолевать себя. Он по натуре был человеком тихой, частной жизни, любил уединение, предаваться книгам, а тут постоянно публичность, постоянно представительские функции. В день он принимал по нескольку десятков человек. Любой мог прийти на прием к Московскому генерал-губернатору, записаться – и он должен был вести разговоры. Различные официальные мероприятия: открытие съездов, заседаний думы, собраний… Зная его качества, можно понять выражения из его дневника: «любезничал напропалую», или: «бросился в гущу дам», которых он всегда стеснялся, но, как он сам говорил, «приходилось занимать московскую публику». Он выполнял послушание, которое было дано ему братом, а потом племянником до самой последней своей минуты. Он чувствовал себя стариком, настолько переживал все эти события, которые начались в России. Он один из немногих, кто видел последствия происходящего намного вперед. Революция для него не была неожиданностью. Для него это была личная трагедия не только потому, что династия шатается, а то, что шатается Россия, все ее вековые устои. Он принимал все меры на своем посту генерал-губернатора, чтобы предотвратить эту волну и поставить преграду разрушительным силам.
Сейчас работаю над пятым томом. Вынуждена «сжиматься». Надеюсь, что он будет последним. Приходится преподносить главное.
- А как Вы наладили процесс перевода с иностранных языков?
- Почерк Сергия Александровича и на русском трудно прочесть. Сейчас я это делаю достаточно бегло. Но иногда бывают запинки. Но сначала помогала интуиция: по буквам там невозможно проверить, в целом слово легче прочесть полностью.
Интересна история с французским переводом. Я просто каллиграфически переписывала эти буквы. Ксероксы не сразу стали делать.
Я понимала, что очень трудно будет расшифровывать эти мои французские каракули. Искала такую переводчицу. И, к счастью, обрела. Познакомила нас прихожанка монастыря, она сейчас регент в храме. Она посоветовала мне одну русскую француженку, которая переехала в Россию в начале 90-х годов из Парижа по завещанию своего духовного отца. Он ее благословил умереть на родине. Она из рода Татищевых, родилась в Ницце на бульваре Цесаревича. Что тоже не случайно в нашем деле. Цесаревич – старший брат Сергея Александровича. Он умер в 21 год, тогда Сергею Александровичу было 7 лет. Мою помощницу зовут Мария, или, как она себя называет, Мариша – Марина Владимировна Жесткова. Во Францию ее родители эмигрировали после революции. Отец ей привил любовь к Отчизне. Она оказалась в России и стала преподавать французский язык. Это было средством к существованию. Она ходила в храм в Переделкине и даже читала Шестопсалмие. Она удивительно способна переводить все мои каракули. Она вошла очень быстро в материал, почувствовала, имея прекрасное знание языков. Это помогло ей безошибочно передать мысли. Потом появились ксероксы. И Мариша не смогла прочесть почерк Сергея Александровича. Поначалу она никак не могла понять меня, как я могу так переписывать. А теперь она дает мне высокую оценку, что так французские буквы переписать она бы не смогла, как это делала я.
С английским и немецким гораздо проще. Переводит прихожанка Новоспасского монастыря. Это мои большие помощники. Еще слова благодарности должна сказать в адрес Татьяны Садовниковой, которая совершает компьютерный набор. Все мы, если можно так сказать, стали почитательницами Великого князя Сергия Александровича, потому что чем больше его узнаешь, тем больше поражаешься, какая это настоящая христианская душа: открытая к чужому горю, проявляющая сочувствие к любым людям. Это в нем воспитанно его матерью с детства. Он умел любить. Редко кто обладает этим даром.
- Какое чувство Вы испытывали, когда в руках держали тетради Великого князя?
- В первые годы давали читать подлинники, я держала в руках эти самые дневники, памятные книжки. Я знаю, как они выглядят, как они пахнут, какое у них оформление. Это вообще запах времени: держал в руках он, а я могу прочитать! Именно материально к этому прикоснуться и в то же время почувствовать что-то духовное. Сейчас уже весь фонд Сергия Александровича переведен на пленку. И все исследователи бегут к началу открытия архива, чтобы занять аппарат. Выстраивается очередь. Иногда приходится сидеть и ждать аппарат, когда он освободиться. Через пленку гораздо сложнее прочитать и почувствовать, изображение бывает не в фокусе. Но я рада, что в первые годы я успела поработать с подлинниками.
- А что привнес в вашу жизнь Великий князь?
- Он просто дает силы жить в трудные моменты. Он подкрепляет. И читая его письма, я погружаюсь и просто сейчас не знаю, как жила бы без этого.
- Одна моя знакомая в 90-е годы создавала практически с нуля музей Андрея Тимофеевича Болотова, известного ученого, исследователя, человека своего времени – XVIII века. Она про себя говорила, что так получилось, что она как будто вышла замуж за Андрея Тимофеевича. Через несколько столетий она пыталась его понять, почувствовать, соизмерять какие-то свои поступки, как он к ним бы отнесся…
- Я бы с удовольствием «вышла замуж» за Сергия Александровича, но это невозможно по ряду причин. Я за эти годы от него не устала. Мне интересно. Он каждый раз открывается для меня другой стороной. Он меня не разочаровывает, а наоборот. Но я понимаю, что работу надо завершать. Я могла бы растянуть материал еще на несколько книг. Но надо его сжимать, потому что время пришло узнать все до конца.
- Мы привыкли голословно, не погружаясь в материал, о чем-то рассуждать. Это, мне так кажется, происходит и в случае с персоной Великого князя. В чем только его не обвиняют! Как Вы этот момент можете прокомментировать?
- Чтобы разобраться, нужен труд, нужны усилия. Если кто хочет узнать, кем был Великий князь, он должен открыть книгу. Он должен внимательно погрузиться в ту эпоху, не жалея времени посмотреть примечания и вступление. Кто эту работу провел (а я знаю очень много таких вдумчивых читателей), те получают чрезвычайно много – для себя лично, не только для своего общего кругозора. Те, кто обвиняют Великого князя, ведь не ссылаются ни на что конкретно, и это продолжает муссироваться. Я недавно прочитала у святителя Филарета такую мысль: «… потерявшие добродетель охотно верят клевете на добрых».
Извращение, грязь – это все просто, а гораздо труднее понять целомудрие, добродетель.
- А Вы сами пишете дневники?
- Нет, не пишу, сейчас некогда. В юности писала. Сейчас читаю другие дневники. Еще одна сфера работы – это изыскания. Хорошо, когда в Государственном архиве хранятся фонды Романовых. Но, помимо этого, большая часть находится в самых разных местах, совершенно неожиданных. Бывает очень интересно. Так, в Государственной российской библиотеке оказались письма Елисаветы Феодоровны к Сергию Александровичу. Одна часть воспоминаний воспитателя Сергея Александровича сохранилась в архиве, а другую нашла в библиотеке Петербурга профессор Слюнькова, которой я очень благодарна, Эти документы спокойно там почивали, и никто не знал про них.
Воспитатель Великого князя Арсеньев отмечал, что Великий князь – единственный человек, с которым можно поговорить обо всем. Имеется в виду, вести разговоры не на разные темы, а о том, что для России действительно плохо. С князем царской крови можно было говорить откровенно, он был чрезвычайно демократичен. Всю жизнь дружил с теми, кто с детства с ним знаком: дети фрейлины, друзья детства и полковые были самыми близкими друзьями, но, конечно, с воспитателем сохранялись самые добрые отношения.
Дмитрий Сергеевич на десять лет пережил Сергия Александровича, и в эти годы он занимался составлением его жизнеописания. А материалом для него послужили дневники, которые он вел каждый день. Особенно подробны были записи, когда они уезжали с Сергием Александровичем в Москву поправить здоровье. Как известно, в Питере не очень хороший климат. И он посылал его родителям журналы, где подробно описывал каждый день, как они провели его с Великим князем, и давал оценку малейшим поступкам Великого князя, хорошим и нехорошим; отмечая, что в нем требует искоренения, а что надо поддерживать; как он ведет себя в церкви, как он общается с товарищами. К нему приводили мальчиков играть.
Один юный князь спросил Сергия Александровича: «Может ли он называть его Сережей?» На что Великий князь сказал: «Не знаю. Спросите у Дмитрия Сергеевича». Дмитрий Сергеевич на поставленный вопрос ответил, что могут называть Сергеем Александровичем. Там много всего важного, когда пишет человек любящий и переживающий за Сергея Александровича. Когда я этим периодом занималась, архив тогда находился в здании Сената и Синода Петербурга. Исторические еще с Петра I был архив на Сенатской площади – Английская набережная. А гостиница, где я жила (мне удалось остановиться в гостинице Академии наук), располагалась на Миллионной улице. Это следующий после Зимней Канавки дом. Когда я пешком ходила в этот архив мимо Эрмитажа, у меня было такое ощущение, что я живу в Зимнем дворце, что я иду в гости к хорошо мне знакомым и по-доброму расположенным ко мне людям, членам семьи Александра II, и я себя чувствовала у них в гостях. И надо сказать, что мест, связанных с Великим князем Сергеем Александровичем и в Петербурге, и в Москве осталось чрезвычайно много. Тогда для себя я открыла Сергиевский дворец. Это дворец Белосельских-Белозерских – здание с атлантами рядом с Аничковым мостом на Фонтанке. Чрезвычайно красивое сооружение! Ирония истории – там открыли музей истории демократии в России. Той самой, про которую Победоносцев говорил, что «это великая ложь нашего времени» и которая совершенно не принималась Великим князем, монархистом. И этот музей в его дворце!
Музей доступен для посещения. Там можно пройтись и увидеть эти красивейшие интерьеры. Они сохранились, устроены с большим вкусом Сергия Александровича. Он купил этот дворец Белосельских-Белозерских. И, конечно, дворец должен иметь его имя. Он был практически последним его владельцем. В Москве тоже очень много таких мест, которые можно увидеть, почувствовать, где можно соприкоснуться с личностью Великого князя. Например, Александринский дворец в Нескучном саду. Это одна из его резиденций, пока он был московским генерал-губернатором. Тогда это была окраина Москвы. И сейчас этот дворец существует, там располагается Академия наук: на Ленинском проспекте, чуть в глубине. Удивительно, что и там сохранилось очень многое – интерьеры почти полностью.
Материал подготовила Ю. Стихарева