Мережковский Д.С.

Пророк Иеремия

О, дайте мне родник, родник воды живой!
Я плакал бы весь день, всю ночь в тоске немой
Слезами жгучими о гибнущем народе.
О, дайте мне приют, приют в степи глухой!
Покинул бы навек я край земли родной,
Ушел бы от людей скитаться на свободе.  

Зачем меня, Господь, на подвиг Ты увлек?
Открою лишь уста, в устах моих — упрек...
Но ненавистен Бог — служителям кумира!
Устал я проклинать насилье и порок;
И что им истина, и что для них пророк!
От сна не пробудить царей и сильных мира...  

И я хотел забыть, забыть в чужих краях
Народ мой, гибнущий в позоре и цепях.
Но я не мог уйти — вернулся я в неволю.
Огонь — в моей груди, огонь — в моих костях...
И как мне удержать проклятье на устах?
Оно сожжет меня, но вырвется на волю!..  

Дмитрий Мережковский
1887  

Опубл.: Восход. 1887. № 7/8, под загл. «Из пророка Иеремии», с датой: «1887», без строфического деления. Является оригинальным текстом и к библейским книгам, связанным с именем пророка Иеремии, отношения не имеет.
 

Пророк Исайия

Господь мне говорит: «Довольно Я смотрел,
Как над свободою глумились лицемеры,
Как человек ярмо позорное терпел:
Не от вина, не от сикеры —
Он от страданий опьянел.
Князья народу говорили:
"Пади пред нами ниц!" и он лежал в пыли,
Они, смеясь, ему на шею наступили,
И по хребту его властители прошли.
Но Я приду, Я покараю
Того, кто слабого гнетет.
Князья Ваала, как помет,
Я ваши трупы разбросаю!
Вы все передо Мной рассеетесь, как прах.
Что для Меня ваш скиптр надменный!
Вы — капля из ведра, пылинка на весах
У Повелителя вселенной!
Земля о мщенье вопиет.
И ни корона, ни порфира —
Ничто от казни не спасет,
Когда тяжелая секира
На корень дерева падет.
О, скоро Я войду, войду в мое точило,
Чтоб гроздья спелые ногами растоптать,
И в ярости князей и сильных попирать,
Чтоб кровь их алая Мне ризы омочила,
Я царства разобью, как глиняный сосуд,
И пышные дворцы крапивой порастут.
И поселится змей в покинутых чертогах,
Там будет выть шакал и страус яйца класть,
И вырастет ковыль на мраморных порогах:
Так пред лицом Моим падет земная власть!
Утешься, Мой народ, Мой первенец любимый,
Как мать свое дитя не может разлюбить,
Тебя, измученный, гонимый,
Я не могу покинуть и забыть.
Я внял смиренному моленью,
Я вас от огненных лучей
Покрою скинией Моей,
Покрою сладостною тенью.
Мое святилище — не в дальних небесах,
А здесь — в душе твоей, скорбями удрученной,
И одинокой, и смущенной,
В смиренных и простых, но любящих сердцах.
Как нежная голубка осеняет
Неоперившихся птенцов,
Моя десница покрывает
Больных, и нищих, и рабов.
Она спасет их от ненастья
И напитает от сосцов
Неиссякаемого счастья.
Мир, мир Моей земле!.. Кропите, небеса,
Отраду тихую весеннего покоя.
Я к вам сойду, как дождь, как светлая роса
Среди полуденного зноя».

1887

Опубл.: Восход. 1888. № 1/2, с датой: «1887». Используя некоторые формулы и образы библейской Книги пророка Исайи и других книг Священного Писания, Мережковский создает оригинальное произведение, в традициях тираноборческих переосмыслений Библии русскими поэтами.
 

Пастырь Добрый
(Легенда)

Пришел в Эфес однажды Иоанн,
Спасителя любимый ученик,
И юношу среди толпы заметил
Высокого, прекрасного лицом.
И восхотел души его для Бога,
И научил, и, в вере утвердив,
К епископу привел его, и молвил:
«Меж нами — Бог свидетель: предаю
Тебе мое возлюбленное чадо,
Да соблюдешь ты отрока от зла!»
И град Эфес покинул Иоанн,
И за море отплыл в другие страны.

Епископ же, приняв ученика,
Хранил его и наставлял прилежно,
Потом крестил. Но отрок впал в соблазн
И стал к мужам безумным и блудницам
На вечери роскошные ходить,
И пил вино. Ночным любодеяньем
И кражами он совесть омрачил.
И увлекли его друзья в ущелье
Окрестных гор, в разбойничий вертеп.
Грабители вождем его избрали.
И многие насилья он творил
И проливал людскую кровь...

Два года
С тех пор прошло. И прибыл Иоанн
Опять в Эфес и молвил пред народом
Епископу: «О, брат, отдай мне то,
Что предал я тебе на сохраненье».
Дивился же епископ и не знал,
О чем глаголет Иоанн, и думал:
«О некоем ли золоте меня
Он испытует?» Видя то, Учитель
Сказал ему: «Скорее приведи
Мне юношу того, что на храненье
Доверил я тебе». И, опустив
Главу, епископ молвил со слезами:
«Сей отрок умер». Иоанн спросил:
«Духовною ли смертью иль телесной?»
Епископ же в ответ ему: «Духовной:
К разбойникам на горы он ушел...»
И в горести воскликнул Иоанн:
«Но разве я пред Богом не поставил
Тебя хранителем его души
И добрым пастырем овцы Христовой?..
Коня, скорей коня мне приведи!»

И на коня он сел, и гнал его,
И гор достиг, и путника в ущелье
Разбойники схватили. Он же молвил:
«К вождю меня ведите». Привели.
Суровый вождь стоял во всеоружье,
Склонясь на меч. Но вдруг, когда увидел
Святителя, грядущего вдали, —
Затрепетал и бросился бежать
В смятении пред старцем безоружным.
Но Господа любимый ученик,
Исполненный великим состраданьем,
По терниям, по остриям камней,
Над пропастью, как за овцою — пастырь,
За грешником погнался, возопив:
«Зачем, мое возлюбленное чадо,
От своего отца бежишь? Молю,
Остановись и пожалей меня,
Бездомного и немощного старца!
Я слаб: тебя догнать я не могу...

Не бойся: есть надежда на спасенье:
Я за тебя пред Богом отвечаю...
О, сын мой милый, верь: меня Спаситель
Послал тебе прощенье даровать.
Я пострадаю за тебя: на мне
Да будет кровь, пролитая тобою,
И тяжесть всех грехов твоих — на мне».

Остановился отрок и на землю
Оружие поверг, и подошел,
Трепещущий, смиренный, к Иоанну,
И край его одежд облобызал,
И, пав к ногам, воскликнул: «Отче!»
Под ризою десницу от него
Укрыв: она была еще кровавой.

Учитель же привел его в Эфес.
И юноша молитвой и слезами
Грехи свои омыл, и в оный день,
Когда пред всем народом в Божьем храме
К Святым Дарам разбойник приступил,
Как над овцой любимой «пастырь добрый»,
Над грешником склонился Иоанн;
И радостью великою сияло
Лицо его, меж тем как подавал
Он кровь и плоть Спасителя из чаши,
И солнца луч обоих озарил —
И патриарха с чашей золотою,
И в белых ризах отрока пред ним,
Как будто бы ученика Христова
И грешника соединил Господь
В одной любви, в одном луче небесном.

<1892> 

Опуб.: Живописное обозрение 1892. № 13. Близкий к источнику стихотворный пересказ известной легенды об эфесском периоде жизни Иоанна Богослова; она восходит к книге отца церкви и одного из первых теологов Климента Тита Флавия Александрийского (ум. ок. 217 г.) «Какой богач спасется?» (§ 42) (рус. пер.: Климент Александрийский. Кто из богатых спасется и Увещевания эллинам / В пер. Н. Корсунского. Ярославль, 1888). Мережковский приписал лишь окончание легенды, акцентировав внимание на слиянии в любви грешника и апостола.

Страшный суд

И я видел седьмь Ангелов,
которые стояли перед Богом,
и даны им седьмь труб.

Апокал<ипсис> VIII.


Я видел в вышине на светлых облаках
Семь грозных ангелов, стоявших перед Богом
В одеждах пламенных и с трубами в руках.
Потом еще один предстал в величье строгом,
Держа кадильницу на золотых цепях;
Горстями полными с улыбкой вдохновенной
На жертвенный алтарь бросал он фимиам,
И благовонный дым молитвою смиренной,
Молитвой праведных вознесся к небесам.
Тогда кадильницу с горящими углями
Десницей гневною на землю он поверг, —
И в тучах молнии блеснули, день померк,
И преисподняя откликнулась громами.

Семь ангелов, полны угрозой величавой,
Взмахнули крыльями, и Первый затрубил, —
И пал на землю град, огонь и дождь кровавый
И третью часть лесов дотла испепелил.
Под звук второй трубы расплавленная глыба
Была низринута в морскую глубину:
Вскипела треть пучин, и в них задохлась рыба,
И кровь, густая кровь окрасила волну.
И Третий затрубил, и с грохотом скатилась
На царственный Ефрат огромная звезда,
И в горькую полынь внезапно превратилась
В колодцах и ключах студеная вода.
Четвертый затрубил, — и в воздухе погасла
Треть солнечных лучей и треть небесных тел;
Как над потухшими светильнями без масла,
Над ними едкий дым клубился и чернел.
Откинув голову, с огнем в орлином взоре,
Блестящий херувим над миром пролетел
И страшным голосом воскликнул: «Горе, горе!..»

И Пятый затрубил, и слышал я над бездной,
Как шум от колесниц, несущихся на бой;
То в небе саранча, гремя броней железной
И крыльями треща, надвинулась грозой.
Вождем ее полков был мрачный Абадонна;
Дома, сады, поля и даже гладь морей, —
Она покрыла всё, и жалом скорпиона
Высасывала кровь и мозг живых людей.

И затрубил Шестой, и без числа, без меры
Когорты всадников слетаются толпой
В одеждах из огня, из пурпура и серы
На скачущих конях со львиной головой;
Как в кузнице меха, их бедра раздувались,
Клубился белый дым из пышущих ноздрей,
Где смерч их пролетал, — там молча расстилались
Кладбища с грудами обугленных костей.
Седьмой вознес трубу: он ждал, на меч склоненный,
Он в солнце был одет и в радуге стоял;
И две его ноги — две огненных колонны,
Одной — моря, другой он земли попирал.
И книгу развернув, предстал он в грозной силе.
Как шум от многих вод, как рев степного льва,
Звучали ангела могучие слова,
И тысячи громов в ответ проговорили.
Тогда мне голос был: «Я — Альфа и Омега,
Начало и конец, я в мир гряду! аминь».
Гряди, о Господи! Как воск, как хлопья снега,
Растает пред Тобой гранит немых твердынь.
Как женщина в родах, Природа среди пыток
В последний час полна смертельною тоской,
И небо свернуто в один огромный свиток,
И звезды падают, как осенью избыток
Плодов, роняемых оливою густой.

1886

Поэтическое переложение фрагментов из гл. 8:1 —18, гл. 11:15 (фрагмент о седьмом ангеле) и гл. 6:13—14 (последний фрагмент) «Откровения Св. Иоанна Богослова»; слова Господа: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец...» неоднократно встречаются в тексте Откровения.

Абадонна (Аваддон) — в христианской мифологии ангел бездны (Откр. 9:11).
 

Монах
Легенда

Над Новым Заветом склонился монах молодой,
      Он полон святой, бесконечной отрады;
      На древнем пергаменте с тихой зарей  
           Сливается отблеск лампады;
      И тусклые желтые грани стекла
      В готических окнах денница зажгла.
Прочел он то место, где пишет в послании Павел:
      «Как день перед Господом — тысячи лет!» —
                   И Новый Завет
                   В раздумье оставил
      Смущенный монах, и, сомненьем объят,
Печальный идет он из кельи, не видит, не слышит,
             Как утро в лицо ему дышит,
      Как свеж монастырский запущенный сад.
Но вдруг, как из рая, послышалось чудное пенье
Какой-то неведомой птицы в росистых кустах —
                   И в сладких мечтах
                   Забыл он сомненье,
            Забыл он себя и людей.
Он слушает жадно, не может наслушаться вволю,
      Всё дальше и дальше, по роще и полю
                   Идет он за ней.
Той песней вполне не успел он еще насладиться,
Когда уж заметил, что — поздно, что с темных небес
Вечерние росы упали на долы, на лес,  
             Пора в монастырь возвратиться.
Подходит он к саду, глядит — и не верит очам:
Не те уже башни, не те уже стены, и гуще
             Деревьев зеленые кущи.
             Стучится в ворота. «Кто там?» —
      Привратник глядит на него изумленный.
      Он видит — всё чуждо и ново кругом,
      Из братьев-монахов никто не знаком...
      И в трапезу робко вступил он, смущенный.
«Откуда ты, странник?» — «Я брат ваш!» — «Тебя никогда
Никто здесь не видел»... Он годы свои называет —
Те юные годы умчались давно без следа...
             Седая, как лунь, борода  
                   На грудь упадает.
             Тогда из-за трапезы встал
Игумен; толпа расступилась пред ним молчаливо,
Он кипу пергаментов пыльных достал из архива
                   И долго искал...
      И в хронике древней они прочитали
      О том, как однажды поутру весной
Пошел из обители в поле монах молодой...
Без вести пропал он, и больше его не видали...
             С тех пор три столетья прошло...
             Он слушал — и тенью печали
                   Покрылось чело.
«Увы! три столетья... о, птичка, певунья лесная!  
      Казалось — на миг, на один только миг
Забылся я, песне твоей сладкозвучной внимая —
Века пролетели минутой!» — и, очи смежая,
Промолвил он: «Вечность я понял!» — главою поник
             И тихо скончался старик.  

<1889> 

Опубл.: Bестник Eвропы 1890. № 1, под загл. «Средневековая легенда» - ПСС-II, т. 23.  Источником легенды является переводная древнерусская повесть под названием «О славе небесной и радости праведных вечней», входящая в сб. «Великое зерцало». Под загл. «Легенда об иноке и райской птичке» имела широкое распространение в лубке, народной сказке и в русской художественной литературе (в частности, встречается у Симеона Полоцкого, Карамзина и Бунина).

Пишет в послании Павел: / «Как день перед Господом — тысячи лет» — ошибка Мережковского: имеется в виду второе послание Петра (ср. «Одно то не должно быть скрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день как тысяча лет и тысяча лет как один день» — 3:8).
 

Бог

О, Боже мой, благодарю
За то, что дал моим очам
Ты видеть мир, Твой вечный храм,
И ночь, и волны, и зарю...
Пускай мученья мне грозят, —
Благодарю за этот миг,
За всё, что сердцем я постиг,
О чем мне звезды говорят...
Везде я чувствую, везде
Тебя, Господь, — в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине моей души.
Я Бога жаждал — и не знал;
Еще не верил, но, любя,
Пока рассудком отрицал, —
Я сердцем чувствовал Тебя.
И ты открылся мне: Ты — мир.
Ты — всё. Ты — небо и вода,
Ты — голос бури, Ты — эфир,
Ты — мысль поэта, Ты — звезда...
Пока живу — Тебе молюсь,
Тебя люблю, дышу Тобой,
Когда умру — с Тобой сольюсь,
Как звезды с утренней зарей;
Хочу, чтоб жизнь моя была
Тебе немолчная хвала,
Тебя за полночь и зарю,
За жизнь и смерть — благодарю!..

<1890>

Опубл.: Bестник Eвропы 1890. № 1, под загл. «Молитва» и с вар. в ст. 19 («Ты — в поле травка» вм. «Ты — голос бури»)
 

Царство Божие

Сам Христос молитвой благодатной
Нас учил: в ней голос сердцу внятный,
Дышит в ней святой любовью всё,
И звучит, победу возвещая,
Как призыв, надежда дорогая:
Да приидет царствие Твое!

Будет всё, во что мы верим, други,
И мечи перекуют на плуги,
И земля, тонущая в крови,
Позабудет яростные битвы,
И в одну сольются все молитвы:
Да приидет царствие любви!

Пусть природа нам отдаст покорно,
Повинуясь мысли чудотворной,
Все богатства тайные свои,
Пусть сольется с творчеством познанья
С красотою — истины сиянье,
Чтоб прославить царствие любви.

И тогда стекутся все народы
Под священным знаменем свободы
Вспомнить братство древнее свое,
И насилье будет им ненужно,
И семья людей воскликнет дружно:
Да приидет царствие Твое!

Но пока... ужели беззащитной
Жертвой зла и смерти ненасытной,
Старой лжи не в силах побороть,
Ляжем мы, как мертвые ступени,
Под шаги грядущих поколений
В царство вечное Твое, Господь?..

Разум полон вечного сомненья.
Но безумно жаждет обновленья
Сердце, сердце бедное мое.
И пока не перестанет биться,
Будет страстно верить и молиться:
«Да приидет царствие Твое!».

1 марта 1882, <1894>
При публикации двенадцать лет спустя Мережковский сократил и отчасти переработал текст, осложнив мотив наивной детской веры темой сомнения, что дает основание двойной датировке.
 

Христос, ангелы и душа
(Мистерия XIII века)

I

Ангелы

Как нищий с сумкой бедной,
Куда идешь, Христос,
Ты, горестный и бледный,
Один в юдоли слез?

Христос

Иду я в мир унылый
К возлюбленной моей,
Назвав невестой милой,
Я сердце отдал ей.
Она меня любила,
10 Но, клятвы не храня,
Невеста изменила,
Покинула меня.
И всё о ней тоскую,
И всё ее люблю,
Люблю я дщерь земную
Избранницу мою.
Я дал ей дух свободный,
Ее одну любя,
Я сделал благородной,
20 Похожей на себя.
Я дал ей плоть в рабыни
И волю для борьбы,
Она же стала ныне
Рабой своей рабы.
Она — во власти тела
И, Господа забыв,
Дары мои презрела,
Отвергла мой призыв.

Ангелы

Но той, кто всех дороже,
30 Кого ты так любил,
Сказать ли нам, о Боже,
Что ты ее простил?

Христос

Скорей несите вести
Возлюбленной моей,
Что я простил невесте,
Что я грущу о ней!
Зачем же длить разлуку?
Скажите, чтоб пришла,
Чтоб милого на муку,
40 На смерть не обрекла.
И брачные одежды
Я возвращу ей вновь, —
И все мои надежды,
И всю мою любовь!

II

Ангелы

Душа в оковах тела
И смерти, и греха,
Ты Господа презрела,
Отвергла Жениха.
Поднять не смеешь вежды,
50 Не можешь встать с земли,
Разорваны одежды,
Чело твое — в пыли.

Душа

Изгнанницею рая
Живу я во грехе,
Скорбя и вспоминая
О милом Женихе.
И тщетно, умирая
В пороке и во зле,
Покинутого рая
60 Ищу я на земле.

Ангелы

Омой слезами очи,
С надеждой подымись,
Скорей из мрака ночи
Ты к Господу вернись.
Тебя Он примет снова,
Забудь печаль и страх,
Не скажет Он ни слова,
Не вспомнит о грехах.

Душа

О где же Он?.. Далеко
70 От Бога моего
Я плачу одиноко,
Умру я без Него...
Скажите мне, скажите,
Видал ли кто-нибудь,
Где Милый, укажите
К Возлюбленному путь!

Ангелы

Мы видели: распятый,
Один на высоте
Голгофы, тьмой объятой,
80 Страдал Он на кресте.
В тоске изнемогая,
Но всё еще любя,
Спаситель, умирая,
Молился за тебя...

Душа

Я плакать буду вечно.
За мир Он пролил кровь,
Любил так бесконечно
И умер за любовь!..
В любви — какая сила!..
90 Любовь, о для чего,
Безумная, убила
Ты Бога моего?

1890 

Опуб.: сборник «Нивы». 1892. № 5, под загл. «Христос и Душа человеческая», с датой: «1890», с вар. в ст. 85 («О» вм. «Я») и авторским примеч.: «Основной мотив предлагаемого стихотворения принадлежит одному итальянскому средневековому поэту-юродивому, трубадуру и святому, несомненно предшественнику Данте — Джакопоне-де-Тоди, писателю очень замечательному, сильному, но почти совершенно забытому в настоящее время».
 

* * *
«Христос воскрес», — поют во храме;
Но грустно мне... душа молчит:
Мир полон кровью и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит.
Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век,
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем храме
«Христос воскрес» Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал!
Пусть на земле не будет, братья,
Ни властелинов, ни рабов,
Умолкнут стоны и проклятья,
И стук мечей, и звон оков, —
О лишь тогда, как гимн свободы,
Пусть загремит: «Христос воскрес!»
И нам ответят все народы:
«Христос воистину воскрес!»

1887

Положено на музыку С. В. Рахманиновым (1906).

Источник примечаний: Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания К. А. Кумпан. (Новая Библиотека поэта) — СПб.: Академический проект, 2000 — 928 с. merezhkovsky.ru